Ульфгер прошел через Дьявольский лес без малейшего страха. Почувствовав случайного зверя, он внушал ему страх, и звери в панике разбегались от него.
– Трепещите, – шептал он, – трепещите передо мной!
Он двигался по лесу в поисках следов или троп, указывающих путь к нужному месту, и все больше и больше полагался на свои новые чувства – просто закрывал глаза и отпускал мысли на волю. Наконец впереди что-то замерцало – едва заметно, будто искорки вдалеке. Едва заметив их, он пошел к ним. Искорки приближались, и вскоре Ульфгер оказался прямо перед Дьявол-Деревом.
– Похитителя детей здесь нет, – пробормотал он себе под нос. – Зато она, его краснокожая сучка, там. Я чую ее боль.
Губы Ульфгера медленно растянулись в улыбке.
«Отнять ее у него, – подумал он. – Разрубить на куски, и оставить там, над дверью, ее голову – после всего этого шума вокруг ее спасения. Да, уж это поставит его на колени! – Ульфгер негромко рассмеялся. – Пусть узнает, каково это – потерять то, что тебе дорого».
Ульфгер толкнул дверь. Прочная дверь была крепко заперта. Он обогнул дерево, но другого пути внутрь не нашел. Нужна была самая малость – чтоб кто-нибудь отодвинул засов. Быть может, удастся заставить отпереть дверь кого-то из детей? Поднажать, как на тех голубей, и…
Закрыв глаза, он потянулся мыслями внутрь, нащупывая чужое сознание – и тут же наткнулся на тролля, спавшего наверху. Поняв, до кого дотянулся, Ульфгер поспешно оставил его в покое. Старый тролль был полон разных хитростей и неведомых тайн, и Ульфгер не на шутку опасался, что тот может так же коснуться его в ответ. Двинувшись дальше, он нащупал девочку, но та спала глубоким сном. Рядом с ней отыскался мальчишка, но и он спал без задних ног. Недалеко от них нашелся второй мальчишка – этот был с головой погружен в сновидения. Сны так и кишели в его сознании, и Ульфгер, как ни старался, не смог пробиться сквозь них. Охваченный нетерпением, он продолжал поиски, заглядывая в каждый закуток, пока не наткнулся на кое-что весьма и весьма интригующее – одинокого мальчишку в небольшой комнатке. У этого сна не было ни в одном глазу. Его сознание было открыто, распахнуто настежь. Ульфгер явственно чувствовал кипевшую в нем ярость – о, сколько злобы и ненависти к «ним» и к самому себе! Мальчишка буквально обезумел от злости, и Ульфгер понял: именно это безумие и делает его столь открытым – то есть совершенно беззащитным.
«Отопри дверь, – подумал Ульфгер, посылая мысль в голову мальчишки. – Отопри дверь».
Мальчишка не откликался.
«Отопри дверь».
Нет ответа.
«Отопри дверь».
Ульфгер досадливо сморщил лоб, но тут же понял истинную суть великого дара, ниспосланного ему Аваллахом. Нет, он не мог управлять чужим разумом, не мог заставлять людей делать то, что им не по нраву. Он мог лишь подталкивать их к нужным поступкам, используя нечто, уже имеющееся в их головах, – скажем, страх, ненависть или зависть. Пощупав еще раз, он отыскал кое-что интересное и сразу понял: этим вполне можно воспользоваться.
«Убей», – подумал он, подтолкнув мысль мальчишки в нужную сторону.
К его немалому удивлению и огромной радости, этого легкого толчка, едва ощутимого дуновения оказалось довольно. Ненависть в голове мальчишки вспыхнула и расцвела, сменившись жаждой убийства.
Нику снился сон, и на этот раз, в кои-то веки, сон был приятным и мирным. Он играл в саду Владычицы, гоняясь за лесными феями, а Владычица сидела на троне и смотрела на него. Из-за пруда дул теплый бриз, принося с собой ароматы вешних вод и медвяной жимолости. Феи, хихикая, взлетели на дерево. Ник полетел следом и устроился на ветке рядом с ними. Только сейчас он осознал, что у него отросли крылья, а росту в нем не больше воробья, и, что самое странное, он всему этому только рад. Что может быть лучше, чем стать волшебным созданием в саду Владычицы? Владычица улыбалась ему, будто одному из своих детей. Ник был доволен, весел и ничего большего не желал.
Вдруг он услышал, как кто-то зовет его по имени. Голос казался знакомым, но поначалу Ник не смог узнать его: голос звучал где-то далеко-далеко. Вскоре Ник понял: это та, другая женщина – та самая, которую он бросил, уйдя из дому. В глубинах памяти что-то шевельнулось. Он должен был что-то сделать для нее, но сейчас ему было не до мыслей о ней – он был слишком занят игрой.
На землю упала тень. Посреди сада стояла круглая дверь, и с той стороны в нее кто-то скребся. Кому-то очень хотелось войти. Взглянув на Владычицу, Ник увидел в ее глазах испуг. Над садом разнесся пронзительный крик – крик нестерпимой боли. Этот крик зазвенел в голове – громче, громче…
Проснувшись, Ник открыл глаза. Впервые с самого появления в Авалоне он просыпался, не обливаясь потом и не чувствуя жжения в желудке. Но все же ему было неспокойно. Ник взглянул на круглую дверь. Его никак не оставляло ощущение, что там, снаружи, ожидая случая проникнуть внутрь, таится нечто злое.
Он оглядел зал. Ни Питер, ни Дьяволы еще не возвращались. Сколько же времени?
Сверчок с Дэнни спали в своих клетках непробудным сном: долгий тяжелый день брал свое. Клетка Секеу была придвинута к очагу. Раненая девочка беспокойно ворочалась во сне, лицо ее выглядело встревоженным, будто ей снилось что-то дурное. Взглянув на клетку Лероя, Ник обнаружил, что она пуста.
Вдруг до него донесся негромкий звук – какой-то писк. Звук повторился. Сдавленный смех? Крик? Этого было не понять. Звук повторился вновь, и на этот раз Ник узнал его – действительно, писк, отчаянный писк. И доносился он из уборной.