Похититель детей - Страница 108

К оглавлению

108

Вовеки…

Глава восемнадцатая
Калибурн


Пройдя под аркой, увенчанной огромными лосиными рогами, Ульфгер двинулся наверх по лестнице, спиралью огибавшей отвесный гранитный утес. Ноги болели, легкие жгло огнем, но он не остановился, пока не оказался высоко над долиной, перед Чертогом Королей.

Купол, возвышавшийся впереди, манил к себе, словно сомневался, дерзнет ли Ульфгер предстать перед мертвыми. Еле передвигая ноги, жадно хватая ртом воздух, он доковылял до арки дверного проема и тяжело оперся о косяки. Пот лил с него ручьями. Неяркий зеленоватый свет струился в зал сквозь грязный стеклянный потолок, большие овальные окна открывали мертвым вид на простиравшуюся внизу долину.

В семи каменных саркофагах, кольцом выстроившихся перед ним, дотлевали кости семи эльфийских королей. В центре стояла ладья. Недовольно оглядев мертвых королей, Ульфгер медленно поднял взгляд до уровня ее палубы. Ладья вытянулась почти на двадцать футов в длину. С высокого носа в самое большое из окон, точно готовясь пуститься в плавание среди низких серых туч, смотрела красными рубиновыми глазами резная драконья голова.

Ладью выстроили затем, чтобы вывести в море и, предав огню, отправить Рогатого в Потусторонний мир, пред очи Аваллаха, но Ульфгер запретил. Это он приказал эльфам принести и ладью и Рогатого сюда, и он не позволит Рогатому оставить эту усыпальницу, пока Авалон не избавлен от Пожирателей плоти.

Ульфгер неуверенно шагнул вперед.

– Будь спокоен, отец, я еще здесь, – дрожащим голосом сказал он. – Они предали тебя. Предали – все до одного. Но не я. Я не забыл своей клятвы. Я и только я достоин твоего признания.

Грузно опершись на один из саркофагов, он взглянул в лицо эльфийского короля, вырезанное на мраморной крышке, и провел дрожащей рукой по его благородным очертаниям.

– Изменник, – прошипел он. – Все вы… Все вы – изменники!

Презрительно усмехнувшись, он с яростью ткнул пальцами в бесстрастные мраморные глаза, но пальцы лишь соскользнули с холодного мрамора. Тогда Ульфгер поднял топор и со всего размаха обрушил тяжелый обух вниз, разбив барельеф на куски и расколов крышку. Спихнув обломки крышки на пол, он устремил взгляд в пустые глазницы мертвого короля.

– И ты еще смеешь так смотреть на меня?!

Лицо Ульфгера исказилось от ярости. Он выхватил череп из саркофага, швырнул об пол и принялся крушить осколки кости каблуком, пока на каменных плитах не осталось ничего, кроме зубов да костяной пыли.

Ульфгер развернулся и обрушил топор на второй саркофаг, на третий, на четвертый. Вскоре весь зал был усеян осколками мрамора, обрывками полуистлевших ковров и одежд, древними латами и обломками костей. Споткнувшись о высохший труп какого-то древнего владыки, Ульфгер растянулся на груде мусора во весь рост и, тяжело дыша, перевернулся на спину. Мокрое от пота лицо покрылось тонким слоем костяной пыли. Взгляд его метался по залу и, наконец, остановился на погребальной ладье. Губы Ульфгера задрожали, из глаз, оставляя в пыли на щеках темные следы, потекли слезы.

– Я не трус, – сказал он. – Я не трус. Не по своей воле я остался дома! Это ты заставил меня дать клятву, отец! Неужели ты все забыл? Я призывал к войне громче всех!

Ульфгер перекатился на спину, поднялся на колени и пополз к ладье, отбрасывая с дороги кости. Дотянувшись до борта, он уцепился за край доски, встал на ноги и пристально взглянул в лицо Рогатого.

Ответом ему был яростный оскал, застывший на мертвом лице. Рогатый лежал в ладье, укрытый мохнатой лосиной шкурой. Казалось, его иссохшие губы кривятся в горькой, язвительной усмешке. Шею Рогатого обвивали спутанные ожерелья из клыков и бронзовых колец. Огромные костлявые руки были сомкнуты на сломанном клинке Калибурна, лежавшем поперек груди. Лицо было скрыто под лицевой пластиной Рогатого Шлема; изнутри, сквозь косые прорези, смотрели наружу пустые глазницы. Черные зияющие дыры сверлили Ульфгера невидящим взглядом, и в этом взгляде не было ничего, кроме осуждения.

– Ты слышишь? Разве я не доказал, что достоин? Только я… один я еще стою на страже Древа!

Темные глазницы ответили безмолвной насмешкой.

Взгляд Ульфгера упал на меч, и губы его скривились в вымученной усмешке.

– Я достоин, отец, – прошептал он и медленно потянулся к мечу.

Рука неуверенно повисла в воздухе над эфесом. Ульфгер с опаской взглянул на ряды крохотных острых шипов вдоль рукояти – шипов, что вопьются в ладонь и, если он окажется недостойным, пустят в кровь яд, который выжжет его изнутри.

Пальцы задрожали.

– Я… достоин, – прошипел Ульфгер сквозь стиснутые зубы, пытаясь заставить себя сомкнуть пальцы на рукояти и поднять меч.

Дрожь охватила руку до самого плеча, из глаз хлынули слезы, с губ Ульфгера сорвался отчаянный вой. Отдернув руку, он прижал ладонь к груди, будто младенца, и опустился на каменный пол.

– Почему ты не взял меня с собой, отец?

И тут он услышал смех. Смех зазвучал со всех сторон, гулкое эхо загремело под куполом зала. Все – и отец, и мертвые короли – все они смеялись над Ульфгером. Ульфгер зажал уши, но от этого смех сделался еще громче, как будто звучал в его собственной голове.

Сдавленно вскрикнув, он нетвердым шагом, то и дело падая на четвереньки, доковылял до огромного окна, вскарабкался на подоконник и едва не вывалился наружу, в последний миг ухватившись за края оконного проема. «А может, так будет лучше? – подумал он, глядя вниз с головокружительной высоты. – Как прекрасно было бы покончить с этими муками раз и навсегда…» Он уже был готов броситься вниз, но тут увидел такое, отчего смех в голове разом стих и кровь закипела в груди. Там, далеко внизу, гордо, будто все вокруг принадлежит ему, шествовал через двор он – вор и похититель детей во главе своей банды изменников и сопливых щенков.

108