Похититель детей - Страница 131

131

Сквозь щели между досками внутрь проникал свет угасающего дня – как раз достаточно, чтобы разглядеть царапины, оставленные на двери чьими-то ногтями. Ник провел пальцем по неровным отметинам. Сколько же обреченных душ провели последние дни, скорчившись в этой яме?

Темница находилась на небольшом возвышении. Внизу, ярдах в пятидесяти, виднелась деревня. Вокруг главной площади горели факелы. Сквозь щель Ник мог видеть обратную сторону креста и руку Питера, безвольно, безжизненно свесившуюся с перекладины. Время от времени мимо помоста проходили кучки женщин, выкрикивая насмешки или швыряя в Питера комьями грязи. Два охранника у помоста даже не думали хоть чем-то помешать мучительницам.

– Вот же ж пакость, – проворчал охранник, сидевший у двери, плотнее кутаясь в плащ. Голос его был груб, точно дерево, просоленное морем. – Густеет туман-то к ночи, густеет.

Дохромав до костра, стражник раздул огонь. У него не хватало правого глаза, уха и правой руки до самого плеча, а ногу ниже колена заменял грубо выструганный деревянный протез.

Запалив факел, охранник поднес его к двери и заглянул зрячим глазом внутрь.

– Все кости ломит – в туман-то. Сырость. До печенок пробирает.

Вид пустой, обезображенной шрамом глазницы был невыносим. Ник отстранился от двери.

– Что, некрасиво? – спросил стражник, растянув губы в беззубой ухмылке. – Это ваши постарались, – он ткнул пальцем в пустую глазницу. – Сперва без глаза оставили. Ничего. Слава-те, господи, второй имеется. В другой раз руки лишили. Ан нет, врешь, мне этакое жалкое увечье нипочем. Но потом наступил я в эту бесовскую ловушку – ловки вы их ставить, ой, ловки – и отхватило мне ногу по колено. Тут уж да, это мне прыти поубавило, – старик запрокинул голову и заревел, как осел. Ник замер, изумленно вытаращившись на него, и стражник умолк. – Э-э… Ты извини мои дурачества. Если не научишься смеяться над жизнью, она наверняка тебя убьет, я-то знаю, – он оглядел Ника с головы до ног. – А ты чего-то кисло выглядишь. Бьюсь об заклад, пить хочешь, да?

Проковыляв к костру, стражник наполнил мятую оловянную кружку водой из кувшина, отодвинул заслонку, закрывавшую небольшое окошко в двери, и протянул кружку Нику.

Ник недоверчиво взглянул на него.

– Бери, бери. Небось не укушу.

Ник принял кружку, выпил все до капли, утер губы и протянул кружку обратно.

– Спасибо.

Стражник приставил ладонь к обрубленному уху:

– Ась?

– Спасибо, – громче повторил Ник.

– Э-э, не на чем. Даже не знаю, чего эти-то мальчишек так мучают? По мне – головы бы вам отрубить, и все дела, так-то. Но кто старого Струпа слушать будет? Не-е. Гонору у каждого – что ты, только и знают, что обзывать друг друга грешниками. Такие все занятые, всё праведностью своей меряются… мудачье безмозглое.

Охранник сунул руку в окошко и легонько провел заскорузлыми пальцами по руке Ника. Ник отдернул руку.

Охранник поднял взгляд и нахмурился.

– Э-э, прости. И правда, нечего вонючему старому козлу к мальчишкам корявые лапы тянуть, – внезапно смутившись, старик запнулся. – Ты не думай, я и в мыслях не имел приставать. Мой Веселый Роджер уже полсотни лет не годен ни на что, кроме как отлить, и даже с этим в последнее время трудности, так-то. Просто… походи-ка с мое весь в чешуе, так и забудешь, какова на ощупь человеческая кожа, вот в чем дело-то.

Охранник помолчал, глядя в затянутое тучами ночное небо.

– А скажи-ка, парень, как оно нынче… там?

Поначалу Ник не понял, о чем речь, но тут же догадался, что старик спрашивает о мире людей.

– Звезды на небе еще есть?

Ник кивнул.

– Хотелось бы мне уметь летать. Порой даже во сне снится… Умел бы летать – улетел бы сейчас в небо от этого окаянного тумана, прямо сквозь облака, сей же час. Летал бы там и смотрел на звезды – всю ночь, до утра. Я раньше был моряком и звезды знаю лучше, чем сиськи собственной жены. Если б увидеть их еще разок… э-э, то есть, звезды, конечно, насчет женкиных сисек после стольких-то лет даже и не знаю… Увидеть бы звезды еще разок – и с меня довольно. Тогда уж можно и помирать со спокойной душой.

Охранник задвинул заслонку, дважды проверил цепочку, запиравшую дверь, поднялся и отошел к костру. Улегшись у огня и опустив голову на свернутое одеяло, он уставился в затянутое тучами небо. Казалось, старый Струп ищет в небесах хоть маленькую искорку, хоть крошечный проблеск, хоть какой-нибудь след звезд. И, как бы плохо и горько ни было у Ника на душе, в ней нашлось место для жалости к старому калеке, которому хотелось всего лишь увидеть звезды. Отчего-то сочувствовать ему было легче, чем думать о матери, об Абрахаме, Секеу, Красной Кости или о себе. Все эти мысли были слишком уж тягостны. Хотелось плакать, но не было сил. Закрыв глаза, Ник провалился в милосердный блаженный сон – глубокий сон без сновидений.

Внезапно Ник вздрогнул и открыл глаза. Что-то легонько щекотнуло щеку. Паук? Он поспешил сесть, и увидел во мраке синий огонек. Там, в щели между дверными досками, стояла синекожая пикси – да не какая-нибудь синекожая пикси, а та самая девчонка, из уборной, с растрепанной гривой белых волос.

«Откуда она взялась? Что ей здесь нужно?» – удивился Ник, потирая лоб, будто пытаясь массажем вновь запустить заклинившие в голове шестеренки.

Пикси взмахнула крылышками и едва заметно замерцала, испуганно оглядываясь вокруг, словно ее в любой момент могли схватить чьи-то невидимые руки.

Ник был рад, что с ней все в порядке. Он через силу улыбнулся ей, и, к его удивлению, она склонила голову набок и улыбнулась в ответ.

131